Московский Кремль, которым мы можем любоваться в наши дни, построили итальянцы из красного кирпича в 1485–1495 годах по заказу Великого московского князя Ивана III Васильевича. Его не штукатурили и не красили, поэтому изначально цвет стен и башен был красным.

Крепости с подобной архитектурой можно встретить и в Европе, например в Вероне и Милане. Самый характерный элемент, зубцы на стене в виде ласточкиного хвоста или буквы М, считался символом имперской власти. Его имели на своих крепостях противники папы – Гибеллины. Гвельфы, признававшие папскую власть выше светской, строили замки с прямоугольными зубцами, таким образом, в те времена можно было отличить принадлежность владельца к тому или другому клану.

В средневековой Италии вопрос, какая власть главнее — светская или духовная, был очень актуален. В прямом смысле, копий было сломано немало. Так как миланские зодчие выполняли заказ представителя светской власти, они посчитали, что имперский знак русскому властителю будет ближе.

Москва белокаменная

Вполне возможно, что словосочетание «Москва белокаменная» появилось еще в XIV веке при Дмитрии Донском, когда наиболее важные участки стены и башни изначально деревянной крепости были заменены на каменные. Укрепления из белого камня дважды спасли город от нашествия неприятеля. В XV веке эти стены были демонтированы или использованы как фундамент во время строительства укреплений из кирпича — тех, которые мы видим в настоящее время.

В XVIII веке, следуя веяниям тогдашней моды, цвет стен и башен изменили, кирпич был побелен. Это происходило не только в Москве, почти все крепости в российских городах красили в белый цвет. Наполеон в 1812 году видел кремль белым. После пожаров его отремонтировали и опять покрасили в белый цвет.

В начале XX века московский Кремль оставался формально белым, то есть его белили к различным событиям, но большую часть времени его стены выглядели облезлыми, покрытыми «благородной городской патиной». Даже после событий 1917 года, он оставался белым, это ни сколько не смущало большевиков.

Когда Кремль стал красным?

В июне 1941 года, было принято решение замаскировать Кремль под жилые кварталы. На стенах были нарисованы окна домов, мавзолей был накрыт фанерным колпаком в виде обычного городского здания. К слову, все было сделано качественно — налеты немецкой авиации ущерба не принесли.
К 800-летию Москвы, в 1947 году, Кремль отреставрировали, а стены и башни по распоряжению Иосифа Сталина покрасили в красный цвет, хорошо гармонировавший с духом той эпохи. С тех пор, цвет стен московского кремля поддерживают красным, периодически подкрашивая, чтобы выглядело нарядно.

Наткнулся тут случайно на потрясающие рендеры Кремля. Вот реально просто гиперреалистичные! Как фотографии!

Московский Кремль 1800 — проект воссоздания сооружений крепости Москвы 1800 года. Выполнен на основе анализа изображений художников запечатлевших и реконструировавших архитектуру Кремля того времени.

В то время когда Александровского сада еще не было, а на месте крупного исторического музея пока еще стояла главная аптека, а сам Кремль был еще фактически островом, окруженный преградами с четырех сторон, в 1800 годах — Московский Кремль был белого цвета

Известно, что первые деревянные стены на месте кремля построили в 1156 году по приказу князя Юрия Долгорукого. Эти данные сохранились в древних летописях. В начале 14 века городом стал править Иван Калита. Калитой в древней Руси называли сумку для денег. Князя так прозвали за то, что он накопил большие богатства и всегда носил с собой небольшой мешок с деньгами. Князь Калита решил украсить и укрепить свой город. Он повелел построить Кремлю новые стены. Их срубили из крепких дубовых стволов, таких толстых, что и руками не обхватить.

При следующем правителе Москвы — Дмитрии Донском Кремлю построили другие стены — каменные. Со всей округи собрали в Москву мастеров каменного дела. И в 1367 г. они принялись за работу. Люди работали без перерыва, и вскоре Боровицкий холм опоясала мощная каменная стена, толщиной в 2, а то и в 3 метра. Её построили из известняка, который добывали в каменоломнях недалеко от Москвы у села Мячково. Кремль так поразил современников красотой своих белых стен, что с тех пор Москву стали называть белокаменной.

Белокаменный кремль простоял более 100 лет. За это время многое изменилось. Русские земли объединились в одно сильное государство. Москва стала его столицей. Произошло это при московском князе Иване III.

Иван III собрал лучших русских мастеров и пригласил из далёкой Италии Аристотеля Феарованти, Антонио Соларио и других знаменитых архитекторов. И вот под руководством итальянских зодчих на Боровицком холме началось новое строительство. Чтобы не оставлять город без крепости строители возводили новый кремль частями: разбирали участок старой белокаменной стены и на её месте быстро строили новую — из кирпича. Подходящей для его изготовления глины в окрестностях Москвы было довольно много. Однако глина — материал мягкий. Чтобы кирпич стал твёрдым, его обжигали в специальных печах.

Строили новый Кремль 10 лет. Крепость с двух сторон защищали реки, а в начале 16 в. с третьей стороны Кремля вырыли широкий ров. Он соединил две реки. Теперь Кремль со всех сторон был защищён водными преградами. Башни Кремля возводили одну за другой, оснащали их отводными стрельницами для пущей обороноспособности. Вместе с обновлением крепостных стен происходило строительство таких известных соборов Кремля как Успенский, Архангельский и Благовещенский.

В 1366-1367 гг. по распоряжению Дмитрия столица была укреплена первым на Руси белокаменным Кремлем. Если для ханских послов ворота его были гостеприимно раскрыты (Дмитрий предпочитал откупаться от них богатыми подарками), то для других соседей и князей-соперников Кремль стал мощной защитной крепостью. Когда в ноябре 1367 г. на реке Тросне литовский князь Ольгерд, приходившийся зятем тверскому князю Михаилу Александровичу, разбил московские полки. Дмитрий Иванович произнес: «На великое княжение не пущу!». И действительно, наличие Кремля стало надежной защитой для московской столицы: в 1368 г. попытка Михаила Тверского осадить Кремль и взять его провалилась.

БЕЛОКАМЕННЫЕ УКРЕПЛЕНИЯ МОСКОВСКОГО КРЕМЛЯ 1367 Г.

В 1343, 1354, 1365 гг., примерно раз в 10 лет, Москва становилась жертвой страшных пожаров, во время которых, несомненно, выгорали и укрепления дубового кремля Калиты. По-видимому, эти пожары были не «несчастными случаями», но диверсиями, организованными врагами Москвы. Поэтому на другой год после пожара 1365 г., в начале зимы 1366 г. «князь великый Димитрей Ивановичь, погадав с братом своим с князем с Володимером Андреевичем и со всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умыслиша, то и сотвориша. Toe же зимы повезоша камение к гордоу». К весне следующего, 1367 г. запасы камня были достаточны, чтобы начать строительство белокаменной крепости. Ее закладка вызвала страх и злобу врагов Москвы.

Строительство было проведено с исключительной быстротой; летопись отмечает, что после закладки кремль «начаша делати безпрестани». Уже к 1368 г. он был готов. Его не смогла взять литовская рать: «Олгерд же стоял около города три дни и три нощи, остаток подгородья все пожже, многи церкви и многи манастыри пожегл и отступи от града, а града кремля не взя и поиде прочь».

Площадь кремля теперь значительно расширилась в северо-восточном и восточном направлениях, захватив в черту новых стен территорию торга, располагавшегося под стенами крепости Калиты. В общем периметр стен теперь почти совпадал в плане со стенами кремля Ивана III… Данные письменных источников позволяют с относительной точностью восстановить как контур стен, так и расположение башен кремля 1367 г. Рассмотрим эти данные, начав с юго-восточного угла и восточной «приступной» стены.

На юго-восточном углу крепости должна была находиться угловая круглая башня, защищавшая южный участок восточной стены и подступы к береговой низине перед южной стеной. Эта башня стояла на месте Беклемишевской башни. «Сказание о Мамаевом побоище» называет три проездных башни восточной стены, через которые шли войска на Куликово поле: Константино-Еленинская, Фроловская (Спасская) и Никольская.

Так же точны сведения о Фроловских воротах. Во время осады Москвы Тохтамышем знаменитый Адам-суконник находился «над враты над Фроловскими». Столетием позже, в пожар 1488 г. у Фроловских ворот сгорели «мосты три», т. е. деревянные настилы 3 ярусов боя башни, что позволяет судить об устройстве и большой высоте прикрывавшей ворота башни. Рассказ летописи о постройке в 1491 г. стрельниц у Фроловских и Никольских ворот отмечает, что последние зодчий «не по старой основе заложил», что, следовательно, Фроловская башня стала на старой основе башни 1367 г.

Таким образом, южный участок восточной стены кремля 1367 г. точно совпадает с современной кремлевской стеной, равно как и 3 башни стоят на старых местах.

Новое место Никольских ворот показывает, что северная часть «приступной» стены 1367 г. не совпадает с существующей. Их место легко и точно определяется указанием летописи, что построенная в 1458 г. на подворье Симонова монастыря церковь Введения находилась «у Николских ворот»…

Меньше всего известно о западной стене крепости 1367 г. Существующая стена, обращенная к Неглинной, начатая постройкой в 1495 г., была поставлена «не по старой основе, - града прибавиша». Поэтому летописные записи о строительстве этой стены не сообщают ничего об оставшейся в стороне стене 1367 г. и ее башнях. Нет о ней и случайных упоминаний летописца. Западный фронт крепости был хорошо прикрыт широким болотистым ложем р. Неглинной, и подступ к стене был затруднен. Возможно, что этот большой участок стены до Боровицких ворот не имел башни. Однако есть основания предполагать, что здесь, примерно на месте Троицких ворот, стена крепости 1367 г. прерывалась проездной башней, носившей имя Ризположенских или Богородицких ворот, с каменным же мостом через Неглинную, выводившим на новгородскую Волоцкую дорогу…

Боровицкая воротная башня, наличие которой мы предполагали уже в крепости XII в. и кремле Калиты, в крепости 1367 была несомненно. В записи о постройке в 1461 г. церкви Иоанна Предтечи «на бору» указано, что эта башня стояла «у Боровитских врат». Юго-западная угловая башня строилась в 1488 г. «вверх по Москве, где стояла Свиблова стрельница», бывшая угловой башней крепости 1367 г. Таким образом, южная стена 1367 г., закрепленная угловыми башнями, совпадает со стеной нынешнего Кремля. Совпадает и Тайницкая башня этой стены, сооруженная в 1485 г. «у Чешьковых ворот», т. е. на месте или около Чешковой проездной башни 1367 г., выводившей к воде, на москворецкий «подол». Полагаем, что и москворецкое «корабельное пристанище» под стенами крепости было прикрыто боковыми стенами, закрывавшими доступ на этот участок в случае военной опасности.

Так реконструируется план крепости 1367 г. В этом виде ее периметр составлял около 2000 м. Крепость имела, несомненно, 8 башен, а может быть, и 9 башен (если допустить наличие одной башни посередине западной стены). Из них пять было сосредоточено на восточной «приступкой» стене. Такая концентрация башен на наиболее угрожаемом фронте - характерный прием военно-инженерного дела XIV в. (ср., например, Изборск). Однако в высокой степени интересно, что три из 5 башен - проездные; все они действовали как ворота даже в условиях крайней опасности. Во время героической обороны Москвы от Тохтамыша горожане «сташа на всех воротах градскых и сверху камением шибаху». При всей боевой мощи надвратных башен (трехъярусные бои) и наличии в башнях «железных (т. е. окованных железом) врат» очевидно, что такой прием, ослаблявший «приступную» стену, был применен сознательно в расчете на активную оборону крепости, на тактику массированных ударов по противнику путем одновременного в трех пунктах броска значительных воинских сил. С другой стороны, в мирных условиях эти многочисленные «врата» столицы Московского княжества, через которые вели в кремль пути-дороги, как бы символизировали централизующую силу и значение Москвы, собиравшей под свою могучую руку разрозненные русские земли.

Можно думать, что подобно другим русским крепостям, сооруженным до появления огнестрельного оружия, московская крепость 1367 г. имела стены сравнительно небольшой толщины. В силу этого при частых пожарах, разрушавших деревянные связи каменных стен, стены частично обваливались и заменялись уже деревянными. Так, в пожар 1445 г., причинивший большие разрушения кремлю, «стены градные падоша во многих местех», и при налете татар царевича Мазовши осаждающие сосредоточивали свои усилия на тех участках, «где несть крепости каменыя». Понятно, что после многих заделок деревом московская крепость показалась Амвросию Контарини «деревянной».

По-видимому, стены 1367 г. были также сравнительно невысоки. Описание осады кремля войсками Тохтамыша в Ермолинской летописи отмечает, что татарам удавалось сбивать его защитников со стен «еще бо граду тогда ниску сущу». Это свидетельство следует понимать не как указание на незаконченность еще в 1382 г. постройки 1367 г., а как пояснение, сделанное писцом списка летописи, сравнивавшим в конце XV в. старые крепостные стены со стенами, «поновленными» Ермолиным в 1462 г., и стенами нового кремля, постройка которого началась в 1485 г. со стрельницы у Чешковых ворот, достигавшими высоты 12-13 м.

Не совсем ясен характер завершения стен. Источники говорят о деревянных частях вверху стен (в пожар 1445 г. «ни единому древеси на граде остатися») и о настенных «заборолах», т. е. как бы о деревянных брустверах, шедших по верху стен. Можно думать, что последний термин следует отнести к поэтическому языку автора «Задонщины», а не к реальной стене Московского кремля. Скорее всего его стены имели зубчатый верх, какой известен, например, по Пороховской крепости. Несомненно, боевой ход и прикрывала «кровля градная». Башни также имели зубчатый верх и деревянные шатровые кровли.

Среда, февраля 24, 2016

Все уже слышали про то, что Кремль был белым. Про это уже написано много статей, но люди до сих пор умудряются спорить. А вот когда его начали белить, и когда перестали? По этому вопросу утверждения во всех статьях расходятся, как и мысли в головах людей. Одни пишут, что белить начали в 18 веке, другие, что ещё в начале 17, третьи пытаются привести доказательства, что кремлёвские стены и вовсе не белили. Повсюду растиражирована фраза о том, что Кремль был белым до 1947 года, а потом вдруг Сталин приказал его перекрасить в красный. Так ли это было? Давайте, наконец-то, расставим все точки над и, благо источников хватает, и живописных, и фотографических.

Разбираемся с цветом Кремля: красный, белый, когда и почему —>

Итак, нынешний Кремль был построен итальянцами в конце 15 века, и, конечно же, они его не белили. Крепость сохраняла естественный цвет красного кирпича, в Италии есть несколько подобных, самый близкий аналог — замок Сфорца в Милане. Да и белить фортификационные сооружения в те времена было опасно: когда пушечное ядро попадает в стену, кирпич повреждается, побелка осыпается, и хорошо видно уязвимое место, куда следует целиться повторно, для скорейшего разрушения стены.

Итак, одно из первых изображений Кремля, где хорошо виден его цвет — икона Симона Ушакова «Похвала Владимирской иконе Божией Матери. Древо государства Российского. Написана она в 1668 году, и Кремль тут красный.

Впервые, в письменных источниках побелка Кремля упоминается в 1680 году.
Историк Бартенев, в книге «Московский Кремль в старину и теперь» пишет: «В докладной записке, поданной 7 июля 1680 г. на имя царя, сказано, что укрепления Кремля «не белены», а Спасские ворота «прописаны были черленью и белилом в кирпич». В записке спрашивалось: выбелить стены Кремля, оставить их как есть или расписать «в кирпич» как Спасские ворота? Царь повелел выбелить Кремль известью…»
Так что, по-крайней мере с 1680-х годов нашу главную крепость белили.

1766 год. Картина П. Балабина по гравюре М. Махаева. Кремль тут явно белый.

1797, Жерар Делабарт.

1819, художник Максим Воробьёв.

В 1826 году в Москву приезжал французский писатель и драматург Франсуа Ансело, он в своих мемуарах описал белый Кремль: «На этом мы покинем Кремль, мой дорогой Ксавье; но, снова оглядываясь на эту древнюю цитадель, пожалеем о том, что, исправляя разрушения, нанесенные взрывом, строители сняли со стен вековую патину, придававшую им столько величия. Белая краска, скрывающая трещины, придает Кремлю видимость молодости, не соответствующую его форме и зачеркивающую его прошлое».

1830-е, художник Раух.

1842, дагеротип Леребура, первое документальное изображение Кремля.

1850, Йозеф Андреас Вейс.

1852 год, одна из самых первых фотографий Москвы, Храм Христа Спасителя строится, а стены Кремля побелены.

1856, подготовка к коронации Александра II. К этому событию побелку местами обновили, конструкции на Водовзводной башне — каркас для иллюминации.

Тот же 1856 год, вид в противоположную сторону, ближняя к нам — Тайницкая башня со стрельницей, выходящей на набережную.

Фотография 1860 года.

Фотография 1866 года.

1866-67 год.

1879 год, художник Пётр Верещагин.

1880 год, картина английской школы живописи. Кремль всё ещё белый. По всем предыдущим изображениям делаем вывод, что кремлёвская стена вдоль реки белилась в 18 веке, и так и оставалась белой до 1880-х годов.

1880-е годы, Константино-Еленинская башня Кремля изнутри. Побелка постепенно осыпается, и обнажает красно-кирпичные стены.

1884 год, стена вдоль Александровского сада. Побелка сильно осыпалась, подновили только зубцы.

1897, художник Нестеров. Стены уже ближе к красному, чем к белому.

1909 год, облезные стены с остатками побелки.

Тот же 1909 год, на Водовзводной башне ещё хорошо держится побелка. Скорее всего её белили в последний раз позже, чем остальные стены. Из нескольких предыдущих фотографий становится ясно, что стены и большинство башен последний раз белили в 1880-е годы.

1911 год. Грот в Александровском саду и Средняя Арсенальная башня.

1911 год, художник Юон. В реальности стены были, конечно, более грязного оттенка, разводы от побелки более явные, чем на картине, однако общая гамма уже красная.

1914, Константин Коровин.

Пёстрый и облезлый Кремль на фотографии 1920-х годов.

А на Водовзводной башне побелка всё ещё держалась, середина 1930-х.

Конец 1940-х, Кремль после реставрации к 800-летию Москвы. Тут башня уже явно красная, с белыми деталями.

И ещё две цветные фотографии 1950-х годов. Где-то подкрасили, где-то оставили облезлые стены. Не было тотальной перекраски в красный цвет.

1950-е. Эти две фотографии взяты отсюда: http://humus.livejournal.com/4115131.html

Спасская башня

Но с другой стороны всё оказалось не так просто. Некоторые башни выбиваются из общей хронологии побелки.

1778, Красная площадь на картине Фридриха Гильфердинга. Спасская башня красная с белыми деталями, однако стены Кремля побелены.

1801, акварель Фёдора Алексеева. Даже при всей пестроте живописной гаммы, видно, что Спасскую башню всё-таки побелили в конце 18 века.

А после пожара 1812 года вновь вернули красный цвет. Это картина английских мастеров, 1823 год. Стены неизменно белые.

1855, художник Шухвостов. Если хорошо приглядеться, видно, что цвета стены и башни различаются, башня темнее и краснее.

Вид из Замоскворечья на Кремль, картина неизвестного художника, середина 19 века. Здесь Спасская башня снова выбелена, скорее всего, к торжествам по случаю коронации Александра II в 1856 году.

Фотография начала 1860-х годов. Башня белая.

Ещё одна фотография начала — середины 1860-х годов. Побелка башни кое-где осыпается.

Конец 1860-х. И тут вдруг башню опять покрасили в красный цвет.

1870-е. Башня красная.

1880-е годы. Красная краска облезает, кое-где видны вновь выкрашенные места, заплатки. После 1856 года Спасскую башню больше никогда не белили.

Никольская башня

1780-е годы, Фридрих Гильфердинг. Никольская башня ещё без готической верхушки, украшена раннеклассическим декором, красная, с белыми деталями. В 1806-07 годах башня была надстроена, в 1812 году подорвана французами, разрушена почти на половину, и восстановлена уже в конце 1810-х годов.

1823 год, свеженькая Никольская башня после восстановления, красного цвета.

1883, башня белая. Возможно, побелили её вместе со Спасской, к коронации Александра II. И обновили побелку к коронации Александра III в 1883 году.

1912 год. Белой башня оставалась вплоть до революции.

1925 год. Башня уже красная с белыми деталями. Красной она стала в результате реставрации 1918 года, после революционных повреждений.

Троицкая башня

1860-е годы. Башня белая.

На акварели английской школы живописи 1880 года башня серая, такой цвет даёт подпортившаяся побелка.

И в 1883 году башня уже красная. Выкрашена или почищена от побелки, скорее всего, к коронации Александра III.

Подведём итоги. По документальным источникам, Кремль впервые побелили в 1680 году, в 18 и 19 веках он был белым, за исключением Спасской, Никольской и Троицкой башен в определённые периоды. Стены последний раз побелили в начале 1880-х годов, в начале 20 века побелку обновили только на Никольской башне, возможно ещё на Водовзводной. С тех пор побелка постепенно осыпалась и смывалась, и к 1947 году Кремль естественным образом принял идеологически верный красный цвет, в некоторых местах при реставрации его подкрасили.

Стены Кремля сегодня

фото: Илья Варламов

На сегодняшний день в некоторых местах Кремль сохраняет естественный цвет красного кирпича, возможно, с лёгким тонированием. Это кирпичи 19 века, результат очередной реставрации.

Стена со стороны реки. Тут хорошо видно, что кирпичи покрашены в красный цвет. Фотография из блога Ильи Варламова

Все старые фотографии, если не указано иное, взяты с сайта https://pastvu.com/

Над публикацией работал Александр Иванов.

Как известно, подавляющее большинство храмов домонгольской Владимиро-Суздальской земли возведено из белого камня. Рядом – в Киевской, Черниговской, Смоленской, Рязанской, Новгородской землях – все строительство велось из кирпича (плинфы) или в смешанной технике. Кроме Суздаля.

При Владимире Мономахе, в Суздальском крае еще строили из плинфы и в смешанной технике. Белокаменное же строительство началось в середине XII века при Юрии Долгоруком и продолжалось более трехсот лет – из белого камня строили и в Московском княжестве. А в середине XV века произошел практически повсеместный возврат к кирпичу.

Эта ситуация, в истории русской архитектуры уникальная — переход в середине XII века от дешевого и технологичного кирпичного зодчества к более дорогому и менее технологичному белому камню, его трехсотлетнего использования и возврата к кирпичной технике в середине XV века.

Факты, порождающие множество вопросов:

• – почему в середине XII века Юрий Долгорукий начал строить во Владимиро-Суздальской земле не из кирпича, а из белого камня, который обходился в десятки раз дороже обыкновенного кирпича. (за счёт несравненно более сложной добычи, транспортировки и обработки)
• – Почему белый камень и при потомках Юрия остался господствующим видом строительного материала?
• – Почему в «преемнице» Суздаля – Москве – эта традиция продолжалась еще очень долго и прекратилась только в середине XV века?

Подлинное зеркало каждой эпохи – это архитектура. Возможно, изучив характеристики эпох Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо и их потомков — всех тех, кто настолько неравнодушен был к белому цвету, можно будет прочесть хоть какую-нибудь информацию, найти ответы на поставленные вопросы. Быть может, белый цвет в строительстве был продиктован из политических соображений, религиозных, а может — исходя из личных симпатий и антипатий… Благо исследований в этом вопросе проводилось немало.

До середины XV века каменное строительство на Руси вели исключительно князья. Именно они отвечали за добычу камня, возведения крепостей и дворцов, всех каменных храмов и в городах, и в селах, и в монастырях.

Особое пристрастие к белому камню наблюдалось исключительно у владимиро-суздальских и московских князей. И это несмотря на повсеместное кирпичное строительство в соседних русских землях. Нигде – ни в Киеве, ни в Чернигове, ни в Переяславле Южном, ни в Рязани, ни в Смоленске, ни в Новгороде-Северском, ни в Волыни – ни одного храма не было построено из белого камня или его местных аналогов, везде строили только из кирпича.

Со времен Юрия Долгорукого до Батыева нашествия во Владимиро-Суздальской земле из белого камня были возведены 95 % всех построек.

В послемонгольское время до середины XV века все капитальное строительство в Московской земле велось в белокаменной технике. И это при всем том, что «дорого и трудно». Дорого, потому, что нередко приходилось за сотни км. подвозить материал к стройке. Вдобавок ко всему — адские сложности в добыче, ломке и обработке белого камня.

В XII веке капитальное строительство требовало напряжения сил и мобилизации ресурсов всего княжества, а получается, например, что вместо четырех белокаменных храмов Юрий Долгорукий при тех же трудовых и финансовых затратах мог бы построить сорок кирпичных. Упрямство? Принципиальность? Личные пристрастия Долгорукого? Или же серьезное стратегическое решение?

Одной из версий считалась набожность Юрия Долгорукого, который принял волевое решение возводить белостенные храмы даже несмотря на неоправданно большие расходы.

Другая версия объяснения причин перехода при Долгоруком на каменное строительство – красота белого камня. Такой аргумент чаще всего встречается в туристических путеводителях и популярных книгах, но ему отдают косвенную дань и профессионалы – о красоте белого камня говорили многие.

К тому же белый камень иногда якобы ассоциируется с храмом Соломона, белыми одеждами и даже Небесным Иерусалимом. «Всеобщая история архитектуры» добавляет, что белокаменные храмы были очень заметны издали. А если сравнить белокаменные стены суздальских построек с серо-булыжными – Новгорода и Пскова, то такой аргумент может показаться вполне состоятельным.

Действительно, эстетическую красоту храмов, выстроенных из белого камня, трудно отрицать. Но и этот «эстетический аргумент» оказался неспособным объяснить переход в середине XII века от кирпича к белому камню.

• Во-первых , даже если допустить у Юрия Долгорукого тонкий эстетический вкус, то стабильность такого вкуса у множества его потомков – от Андрея Боголюбского до Василия Темного – крайне маловероятна.
• Во-вторых , храм – это не предмет обихода, за который можно и переплатить. Масштабное капитальное строительство требовало мобилизации всех ресурсов края, и даже небольшое удорожание могло вызвать негативные макроэкономические последствия. А тут речь идет о десятикратном.
• В-третьих , никакого безальтернативного выбора между эффектной белокаменной кладкой и неряшливой «opus mixtum» (кирпичной) не было – можно было строить храмы, как в Киеве и Чернигове, из кирпича на цемяночном растворе, получая вполне равномерный и эстетически привлекательный красно-розовый цвет.

При этом кирпич позволял строить храмы гораздо бо’льших размеров, чем белый камень. Сравним, например, подкупольные пространства нескольких храмов: София Киевская – 7,8 м, Спасо-Преображенский собор в Чернигове – 6,5 м, мономахов собор в Суздале – 8,6 м, а Спасо-Преображенский собор в Переславле – 5,1 м. Даже в кирпичных соборах скромной и небогатой Рязани стороны подкупольных квадратов были больше, чем во Владимиро-Суздальском княжестве.

И если Долгорукий соревновался с Киевом, то почему он не строил, как в Киеве, из кирпича, что позволило бы превзойти владения Изяслава Мстиславича и количеством храмов, и их размерами?

• В-четвертых , Небесный Иерусалим был золотым, камень храма Соломона – желтоватым, как и весь известняк в Святой Земле, а такая частность, как белые одежды праведников, вряд ли могла повлиять на выбор столь дорогой строительной техники.
• В-пятых , что касается «заметности» белокаменных храмов издали, то красный цвет, согласно законам физики, заметен издали гораздо лучше – у него больше длина световых волн и, соответственно, быстрее их распространение.

Белый цвет, хотя и является комбинацией всех цветов, имеет небольшую красную составляющую и воспринимается слабее. Не зря запрещающие и предупреждающие сигналы обычно красные.

А в условиях наличия снегового покрова, который в Северо-Восточной Руси присутствует почти полгода, говорить об особой «заметности» белокаменных храмов вообще неправомерно. Красный кирпич был бы гораздо заметнее и летом, и тем более зимой.

• В-шестых , в русском языке всегда именно «красный» означало «красивый» – не случайно красными были и знамя со Спасом Нерукотворным, и парадные плащи князей, и щиты воинов, и гербы большинства городов Владимиро-Суздальской земли.
• В-седьмых , белый цвет храмов Юрия весьма условен – не зря в литературе обычно восхваляется белизна церкви Покрова на Нерли, где камень подобран и подогнан гораздо лучше. А храмы Переславля и Кидекши можно назвать бело-желтыми, можно желтоватыми, а можно и пятнистыми – количество вкраплений низкокачественного камня очень велико.
• В-восьмых , через несколько десятилетий (или даже лет) после постройки храмы уже были не белыми и не желтоватыми, а грязно-серыми от копоти печей и частых пожаров, и практика их очистки появилась только в XIX веке.
• В-девятых , в случае какого-либо особого пристрастия Юрия Долгорукого и его потомков к белому цвету вполне можно было бы строить храмы из кирпича или в еще более дешевой технике «opus mixtum», а потом их оштукатуривать.

Например, затирка раствором – одна из форм оштукатуривания – имела место в храмах Новгорода и Пскова. Была затерта раствором туфовая кладка Суздальского собора начала XIII века. Туфовые своды церкви Покрова на Нерли и владимирского Успенского собора были выравнены обмазкой. В ряде домонгольских суздальских храмов штукатурились фрагменты стен, предназначенные для фресок. Епископ Иоанн в 1194 году побелил мономахов собор в Суздале.

Следовательно, в XII веке оштукатуривание не было чем-то из ряда вон выходящим. На Руси не штукатурились только крепостные сооружения (до второй половины XVII века). И Долгорукий при помощи оштукатуривания и побелки мог бы достичь гораздо большей гладкости стен, белизны и однородности цвета при несравненно меньших затратах.

Из всего вышеперечисленного следует, что «эстетический аргумент» — не убедителен.

Рассмотрим еще одну версию, одну из самых привлекательных: влияние на Долгорукого и его потомков западноевропейской романской архитектуры.

В чем именно оно могло состоять? Прежде всего, конечно, сам факт строительства из камня.

Подавляющее большинство романских соборов и замков в сердце Священной Римской империи – Германии – были именно каменными, из кирпича там в это время строились только второстепенные постройки гражданского характера и небольшие провинциальные храмы.

В Северной Италии романские храмы, как правило, возводились из кирпича, но либо были облицованы камнем (городской собор в Модене), либо такая облицовка предусматривалась, но по разным причинам сделана не была (собор Сан Амброджо в Милане) или была сделана не полностью (церковь Сан Микеле в Павии).

Также, одним из важнейший признаков влияния романики на владимиро-суздальскую архитектуру – скульптурный декор.

Многочисленные черты сходства европейского и суздальского скульптурного декора не отрицал практически никто. Академик В.Н.Лазарев писал, что романская традиция «просочилась в Ростово-Суздальский край не позже середины XII века», и там же приводил примеры романских храмов с похожим декором и техникой строительства.

Историки сошлись во мнении, что в архитектуре Владимиро-Суздальской, а затем и Московской Руси имело месторазвитие готических тенденций, и отрицать этот факт невозможно – об этом говорят формы Успенского собора «на Городке» в Звенигороде, Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря, собора Андроникова монастыря, да и всего шатрового зодчества XVI века.

Уместным будет вспомнить, что единственное русское княжество, где тоже велось белокаменное строительство, – это Галицкая земля. Но и в ней развивались те же самые готические тенденции, причем весьма интенсивно.

Дело в том, что в 1188 году Галицкая земля была захвачена Венгрией и стала де-юре леном (землёй) венгерского короля, потом венгры в 1190 году ушли, но после смерти князя Романа Волынского в 1205 году вернулись и превратили галицких князей в своих вассалов уже де-факто.

Может быть, какое-то «архитектурное влияние» со стороны Галицкой земли, может быть, через Галич к нам пришла романика? Тем более, что первый князь единого Галицкого княжества — Владимирко Галицкий был союзником Долгорукого.

Историки основательно изучили вероятность и этой версии, но и она оказалась недостоверной. А вывод, к которому пришли историки был крайне удивительным — решение строить из камня — было вовсе не спонтанным, а стратегическим решением. Юрий готовился к белокаменному строительству долго и серьезно, в рамках многолетней и целенаправленной политики возвышения «своей» Суздальской земли.

Более того, мастера и зодчии Долгорукого задолго до строительства, проходили обучение, стажировку в Европейских городах, обменивались опытом. Суздальцам удалось за время стажировки освоить европейские навыки работы с камнем, но строить храмы европейских масштабов они все-таки не могли – для этого требовалась высочайшая строительная культура, воспитанная многими поколениями.

К тому же не будем забывать, что мастера Долгорукого изначально были воспитаны не в европейской, а в мономаховой строительной традиции. Потому все храмы, построенные при Долгоруком не отличались большими размерами. Тем не менее, основное княжеское «техническое задание» – строительство в европейской полубутовой технике* с минимумом раствора и аккуратной кладкой – суздальские мастера выполнили, вложив свой вклад в архитектурное выражение государственной мощи и идеологии Суздальского края.

Полубутовая техника строительства - средневековая техника возведения стен, при которой на месте будущей стены вначале возводились две параллельные стенки из обтёсанных блоков камня (реже из кирпича), затем пустота между ними заполнялась обломками камня, щебня и кирпича, затем заливалась известковым раствором.

Полубутовая техника широко применялась в Древнем Риме, в западноевропейскойроманике, готике и строительстве замков, в белокаменном зодчестве Северо-Восточной Руси.

В этой технике построены Собор Парижской Богоматери, Шпейерский собор, Спасо-Преображенский собор (Переславль-Залесский), Церковь Покрова на Нерли и многие другие храмы.

Очевидно, что за основу белокаменного строительства берется — желание Долгорукого видеть у себя храмы, возведенные «по-европейски», как в Древнем Риме. Строительство из камня символизировало государственную мощь и имперскую идеологию.

Это подтверждается и желанием владимиро-суздальских, а потом и московских князей строить «по-европейски» во что бы то ни стало, несмотря на огромные затраты. То, что символизировало имперскую идеологию в Европе, должно было символизировать то же самое и во Владимире, и в Москве.

Ох уж этот Древний Рим. Князья присматривались к Европейской архитектуре, которая в свою очередь перенимала идеологию архитектуры великого Древнего Рима. Только в Европе строить из камня было гораздо дешевле. Это в Суздале, камень везли более чем за 500 км к месту строительства. В Европе таких расстояний не было — камень у них добывался повсюду, в непосредственной близости. А у нас уже тогда — хороший понт был дороже денег.

Только вот недолговечными были белокаменные постройки у нас, а не в Европе. И дело здесь не в мастерах и не в технике строительства. Главное отличие Европы от России — климат! С суровыми русскими зимами не одно Европейское государство не сравнится. Вот и получается — в европейской технике строили почти на сухую, предотвращая просачивание влаги. В России же, когда сильнейшие морозы несколько раз за зиму сменяются оттепелями, это приводит к расшатыванию камней. А поскольку из-за ячеистой структуры белого камня вода проникает внутрь самих квадров, трещины появляются и в них.

Анализируя поведение полубутовой кладки в российском климате, выясняется, что вода, попадающая в щели кровли и кладки, проникает между облицовкой и забутовкой и в мороз просто «отрывает» одно от другого. К тому же влага в стены «подсасывается» и снизу.

Исследователи данного вопроса признаются: «если бы строили из кирпича, здание было бы влагоустойчивее и, следовательно, долговечнее. Кирпич штукатурили, тем самым достигая еще большей влагоустойчивости. А в случае белого камня эта «спираль» раскручивается в обратную сторону: неустойчивую к влаге белокаменную кладку еще и не покрывали штукатуркой».

В оправдание Юрию Долгорукому, начавшему строить «по-европейски», скажем лишь, что предвидеть такое поведение полубутовой кладки в российских условиях вряд ли кто-либо был способен. Если на Руси и имелся опыт работы с белым камнем, то это было в Галиче, где климат вполне европейский.

В продолжении вопроса о пределе прочности белокаменных построек, следует добавить еще одну причину — отсутствие должного ухода за храмами. Чем лучше уход за храмом, тем он долговечнее.

А в российском климате хороший уход за белокаменными зданиями был особенно важен, но его не было и не могло быть в условиях и монгольского нашествия, и лихолетья времен Дмитрия Шемяки, и Смутного времени, и вековой российской бесхозяйственности. Очень многое зависело и от «форс-мажоров» – пожаров и ураганов, и от «субъективных факторов» – нерачительных настоятелей или церковных старост, вовремя не замечавших протечку кровель.

Так и получилось, что одни храмы пришли в аварийное состояние и были разобраны (или даже обрушились) через 500-700 лет после постройки, а другие дошли до наших дней.

Исключением была небольшая церковь Михаила Архангела в Нижнем Новгороде, простоявшая всего 150 лет. Но этот храм был единственным случаем во владимиро-суздальском зодчестве, когда фундаменты были не доведены до материкового грунта.

Что же погубило Московские храмы?

По всей видимости, первые московские храмы погубило то, что они были возведены в центре будущей столицы единого Русского государства и очень быстро перестали «соответствовать задачам» растущего города и крепнущей великокняжеской власти.

Естественно, никакого представления об охране памятников архитектуры в XV-XVI веках не имелось, и при первой же финансовой возможности храмы под предлогом «ветхости» сносились и на их месте строилось что-то более «престижное».

Как известно, понятие «ветхость» весьма растяжимо. Более того, иногда эта «ветхость» достигается искусственным путем – сначала в течение многих лет имеет место целенаправленная экономия на ремонте, а потом испрашиваются средства на полную перестройку храма, на самом деле обветшавшего. Капитальное строительство во все времена было неиссякаемым источником неправедного обогащения.

Пожалуй, единственной подлинной катастрофой можно считать падение верха у церкви Рождества Богородицы в 1479 году, и то возникает подозрение, что церковь просто не отремонтировали должным образом после «аварий» 1454 и 1473 годов и довели до падения.

А все остальные «недолговечные» белокаменные храмы Москвы XIV и начала XV веков (Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы, храм Вознесенского монастыря, церковь Спаса на Бору, церковь-колокольню Иоанна Лествичника), по всей видимости, постигла участь «искусственного старения».

На московских окраинах храмы реже оказывались жертвами амбиций светских и церковных властей и стояли долго. Собор Богоявленского монастыря «за торжищем» простоял почти 400 лет и погиб при пожаре, а собор Андроникова монастыря хотя и с потерями, но дошел до наших дней.

Кстати, в Можайске храмы XV века простояли до XIX века, а в Звенигороде они стоят до сих пор.

Все сказанное по поводу «предела надежности» подтверждает вывод, что суздальские мастера в середине XII века качественно и надежно выполнили «техническое задание» Юрия Долгорукого (строительство в европейской белокаменной технике с минимумом раствора и аккуратной кладкой) и заложили основу для качественного и надежного строительства в этой же технике на протяжении еще трехсот лет. Относительно невысокая долговечность храмов, построенных и ими, и их потомками, имела место не по их вине.

Почему, несмотря на дороговизну белокаменного строительства и нетехнологичность, оно продержалось на Руси так долго?

В послемонгольское время белый камень не только не сдал своих позиций, но и укрепил их: с начала XIV до середины XV века ни одного храма в Московском княжестве не было построено из кирпича.

Вряд ли московские князья Юрий и Иван Даниловичи, а также их потомки были настолько «нестесненными в средствах», чтобы им было все равно, из чего строить. Пусть в Москву белый камень приходилось возить не за 500, а за 50 км, но все равно он оказывался в несколько раз дороже, чем кирпич.

Технически переход на кирпич никаких сложностей не представлял, но времени на постройку того же Кремля из кирпича у Дмитрия Донского в 1367 году просто не было. Стены белокаменного Кремля возводили с немыслемой скоростью, по причине уязвимости, так как город был безоружен перед потенциальными противниками. А о том, что потенциальные противники (в данном случае – Орда и Литва) сильны и опасны, говорит сам факт решения строить новые укрепления.

Таким образом, Донской просто не имел времени осваивать технологию производства кирпича и строил из давно разведанных и практически неисчерпаемых мячковских каменоломен, не считаясь со средствами.

НО строительство храмов вполне могло «повременить» хотя бы несколько месяцев, необходимых для освоения кирпичной технологии. Почему же московские князья не прекратили (или, как минимум, не «потеснили») белокаменное строительство? Неужели было сложно построить несколько печей для обжига кирпича?

По всей видимости, здесь были две причины.

Начнем с первой – политической: в условиях татарского ига белокаменные храмы оставались тем элементом государственной идеологии, отказаться от которого означало полностью «потерять лицо» перед Европой.

Вторая причина, как ни парадоксально, экономическая, только относящаяся не к цивилизованным формам экономики, а к тому, что в наше время называется «лоббированием». Дело в том, что слишком много влиятельных людей, так или иначе, были связаны с процессом ломки, обработки и доставки белого камня, и для них переход на более дешевый и технологичный кирпич означал лишение немалой части доходов. Можно себе представить, например, и то, какие средства отпускались князем на содержание армии возчиков, и то, что немалая часть этих средств оседала в карманах «посредников». А при этом все выглядело достаточно «чинно» – как исполнение традиций Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо.

Скорее всего, по этим же двум причинам произошел и достаточно быстрый переход на кирпич в конце правления Василия II и при Иване III.

Первая – та же политическая: в Европе к тому времени начали повсеместно строить из кирпича, это были уже времена Брунеллески (1377–1446) и Браманте (1444–1514).

Вторая – та же экономическая, но «с обратным знаком»: Василий II и Иван III, укрепляя самодержавие, боролись и с излишней «корпоративной» самостоятельностью, и с «разбазариванием государственных средств».

Следовательно, влиятельные защитники белокаменной технологии, потерявшие возможность ссылаться на европейский опыт, не могли иметь успех. У них оставались только ссылки на «традицию», но тут государственные соображения уже перевесили. Капитальное строительство приобретало массовый характер, и использование белого камня становилось слишком тяжелым бременем для казны.

По всей видимости, «лебединой песней» политического влияния защитников белого камня стал Успенский собор, стены которого построены в «традиционной» манере. Но это был уже конец – во всяком случае, в столице белокаменное зодчество стало редчайшим явлением.

Заключение

Про Юрия Долгорукого говорилось и писалось много. Взгляды на его весьма неоднозначную личность и весьма неоднозначную историческую роль столь же неоднозначны. Это и основатель Москвы с помпезной статуей на Тверской, и вероломный лихоимец, тянувший алчные руки из Суздаля к Киеву, и жестокосердный деспот, снискавший всеобщую ненависть, и даже… борец за независимость Суздальского края.

Наверное, нам не стоит ни осуждать, ни оправдывать Юрия. Но в его исторический портрет следует внести один дополнительный штрих: именно Долгорукий совершил решающий «прорыв» в «европеизации» Владимиро-Суздальского края, а возможно, и всей Русской земли.

Не побоимся сказать, что по значимости для культуры и политики Руси (к сожалению, и по нагрузке на экономику) строительство Долгоруким четырех-пяти белокаменных храмов вполне сопоставимо с основанием Петербурга .

Возможно, этот «прорыв» Долгорукого имел место и в других областях культурной деятельности. Вряд ли он, как Петр I, брил бороды боярам и одевал их в европейское платье. Но если Юрий тратил колоссальные средства на «романизацию» архитектуры, то мы вправе допустить и какие-то другие его действия «в стиле» Петра I. Даже стажировка мастеров в Европе значит очень многое.

А потомки Юрия – Андрей Боголюбский, Всеволод Большое Гнездо, Юрий и Константин Всеволодовичи – шли по дороге, проторенной Долгоруким. И после прецедента, созданного в середине XII века, «европеизация» им давалась существенно легче.

Конечно, если эта «европеизация» была самоцелью, то вряд ли она оправдывала огромные расходы на строительство воистину «золотых» храмов. Но если это было одним из действий, направленных на возвышение Суздальского края, то такая политика понятна, логична и обоснована. Ведь, в конечном итоге, именно это позволило Владимиро-Суздальской земле не потерять своей национальной культуры и самостоятельности во время монгольского ига, отстоять независимость и возродиться уже под новым названием – Московской.

Поэтому историческая заслуга Долгорукого состоит не только в том, что он основал небольшую крепость, которая через триста лет оказалась столицей централизованного Русского государства. Юрий заложил и политическую, и культурную базу для того, чтобы центром такого государства стал Суздальский край. А столицей «всея Руси» могли оказаться Москва, Тверь, Владимир, Ростов или Переславль – в геополитическом плане это непринципиально.

Какой ценой далось это возвышение Суздальской земли – другой вопрос. Мы восхищаемся основанием Санкт-Петербурга, редко задумываясь и о том, что в это время во всей остальной России прекратилось каменное строительство, и о тех тысячах людей, которые, «к жизни воззвав эти дебри бесплодные, смерть обрели здесь себе» .

И у Юрия Долгорукого, наверное, были другие, более бескровные и экономичные пути для выполнения своих политических задач. Но вряд ли мы вправе из XXI века строго судить людей XII века.